В наш повседневный язык проникло не так уж много японских слов – «самурай», «камикадзе», «харакири» и, конечно, «гейша». Утонченная красавица, готовая посвятить любого желающего в таинства восточной любви, а между делом спеть ему арию Чио-Чио-Сан. Многие удивятся, узнав, что гейши вовсе не обязаны расточать свои ласки мужчинам. Более того – изначально они и сами принадлежали к мужскому полу.

Спрячь за высоким забором девчонку

Все началось в 1603 году, когда феодал Токугава Иэясу основал династию сёгунов со столицей в Эдо (Токио) и начал наводить порядок в стране, уставшей от междоусобных войн. Токугава придерживался строгих правил и, конечно, не мог упустить из виду такое безнравственное занятие, как проституция. Но как заставить его верных самураев, которых в столице было великое множество, обходиться без женской ласки? Выход подсказал владелец публичного дома Сёдзи Дзинэмон. Он предложил собрать всех жриц любви (юдзё) в отдельном городском квартале и разрешить им трудиться там под строгим надзором полиции.

Так в 1617 году в Эдо появился квартал Ёсивара, что означает «веселое поле». «Поле» окружили рвом с водой и высоким забором и как государственное предприятие освободили от налогов. Помимо снятия сексуального напряжения, веселый квартал выполнял и другую важную функцию. Расслабляясь, клиенты часто пробалтывались девицам о делах, которые могли интересовать тайную полицию: ее агенты прятались за каждым углом. Опыт «поля» оказался таким удачным, что подобные кварталы появились и в других японских городах. Их жительницы могли выходить за ворота только босиком и только для любования сакурой – исключительно в сопровождении клиента или полицейского шпика.

Квартал Ёсивара раскинулся на восьми гектарах земли, где четыре тысячи проституток обслуживали клиентов в двухстах публичных домах. По улицам этого города любви, усаженного ивой (восточным символом проституции) и сакурой, нельзя было передвигаться на конях и с оружием. Кстати, самураям в этот квартал вход был закрыт, но они, переодетые простолюдинами, оттуда практически не вылезали. Гости выбирали своих избранниц, прогуливаясь мимо веранд-пагод, где восседали нарядные девицы, слегка прикрытые ажурными ширмами. Впрочем, выбирали «подруг» только новички – завсегдатаю квартала рекомендовалось иметь постоянную «спутницу жизни». Скачки по чужим постелям не одобрялись, и девушки имели полное право отшить таких «плейбоев».

Когда строгие традиции Токугавы Иэясу забылись, проституция тихой сапой выбралась за границы «веселых полей» и обосновалась в банях (сэнто). Скромные труженицы этих заведений, прикрытые только легким халатиком, были всегда готовы потереть клиенту не только спинку. Не были забыты и поклонники однополой любви – их в свободное от репетиций время охотно услаждали актеры театра кабуки. Впрочем, как ни странно, многие японцы ходили в публичные дома просто поговорить. Или, скажем, послушать модные песенки. Или выпить саке в приятной компании. Всем этим мужчина был обделен дома, где семейные отношения были зарегулированы до крайности – одной лишней улыбкой глава семьи рисковал подорвать свой авторитет. Сегодня ты улыбнулся, а завтра тебе ребенок нахамил. Нет уж. Иди в баню и там хоть обхохочись.

 Двоюродные жены

Отношения гостя «веселого поля» и приглянувшейся ему девицы скреплялись договором, согласно которому девушка становилась «второй женой». «Договорные» общались не в борделях, а в уютных чайных домиках, которых в квартале было целых четыреста. Здесь пришедшему гостю подавали зеленый чай или саке, после чего деликатно выясняли, намерен ли он отправиться в публичный дом или хочет привести девушку прямо в чайный домик, где, разумеется, тоже были места для интимного общения.

Случалось, что гости по-настоящему влюблялись в своих юдзё. И тогда, если клиент был вдовцом и ооочень богатым, он мог выкупить подругу, но только с целью женитьбы. А в ином случае влюбленным приходилось лишь клясться в вечных чувствах, оставлять на теле татуированные знаки-символы, вышивать их на одежде и даже отрубать себе мизинцы. Соединиться в этом мире влюбленные не могли, но могли сделать это в следующем перерождении. Поэтому нередко в Ёсиваре случались синдзю – двойные самоубийства. Как правило, они происходили на рассвете, в каком-нибудь безлюдном месте. Насладившись красотой восхода, мужчина сначала закалывал свою возлюбленную, а потом и себя.

Впрочем, даже в Японии молодые девушки предпочитали не умирать, а жить, и притом на широкую ногу. Самые красивые и умелые юдзё работали на выезде – в домах знати. Таких девушек называли «таю» или «ойран». Они были высшей кастой своего сословия и зарабатывали на порядок больше своих коллег, получая деньги не от хозяина, а непосредственно от клиента.

Вот как описал в своем пятистишии нелегкую работу таю основатель японской эротической лирики Рубоко Шо (вторая половина Х века):

 Имеется в виду, понятно, щель между рассветными облаками.

 Как девушки оказывались в Ёсиваре? В основном их продавали в секс-рабство родители. Работорговля в Японии считалась преступлением, и поэтому с будущими юдзё заключались пятилетние контракты. Но мало кто спустя этот срок покидал Ёсивару. Чтобы уйти, надо было откупиться, а денег для этого, как назло, всегда не оказывалось – большая часть заработанного уходила «на шпильки». Многим юдзё их жизнь нравилась – она была намного разнообразней, чем у замужних женщин, которые во времена сёгуната Токугава оказывались на положении пленниц и были заперты в собственном доме. Существовали и нелегальные юдзё, работавшие «на воле». Чтобы они не создавали нездоровую конкуренцию, власти отлавливали их и отправляли в Ёсивару. А еще там оказывались подросшие дочери жриц любви, которые учились тонкостям ремесла с детства. Многие юдзё и умирали в Ёсиваре – в старости их не выкидывали на улицу, а оставляли в квартале, позволяя работать служанками или повитухами.

О том, как средневековые японцы занимались «этим», дают прекрасное представление гравюры-сюнга, на которых исключительно подробно изображены все детали сексуального акта. После любования сакурой мужчина уединялся со своей юдзё на низком ложе. Любовное действо девица начинала с предварительных ласк, больше напоминающих эротический массаж. Постепенно и мужчина начинал гладить юдзё, пока воздерживаясь от прямого контакта. Постепенно они переходили к оральным ласкам, а потом и к половому сношению.

Не возбранялись и действия, описанные темже Рубоко Шо:

 «Рассыпавшимся ожерельем» на поэтическом языке именовалось завершение полового акта.

Девушки были искушены в поиске наиболее чувствительных зон у мужчин и порой прибегали к изощренным ласкам – например, пощипываниям и покусываниям мужских сосков. А еще у них был набор приспособлений, которые помогали мужчине «парить на высоте». Принцип действия этих «выручалочек» был прост – они плотно окольцовывали нефритовый ствол у основания и, препятствуя оттоку крови, поддерживали эрекцию. Во время предварительных ласк возбужденный ствол, подбадриваемый таким образом, наряжали в специальные одеяния в виде розы, петуха или дракона.

Впрочем, законные жены тоже не брезговали подобными ласками. Упомянутые гравюры-сюнга служили настоящими секс-учебниками в картинках, которые дарили новобрачным, чтобы они учились доставлять друг другу удовольствие. Были времена, когда жена, которую муж любил всего в одной позиции, имела право требовать раз вода. И большинство бесстыдных любовников, изображенных на гравюрах, было именно законными супругами. Но все это происходило за плотно закрытыми дверями – вернее, бамбуковыми ширмами-сёдзи. Внешне соблюдался строжайший этикет. Чмокнуть на людях в щечку даже родную жену для средневекового японца было столь же немыслимо, как для европейца – чмокнуть ее в другую щечку.

 Из любви к искусству

Для того чтобы квартал Ёсивара оправдывал свое «веселое» название, в нем с момента возникновения трудились эдакие массовики затейники – исключительно мужского пола. Их называли «гейся» (искусники), а на европейский манер – «гейша». Только в 1761 году появилась первая женщина-гейша, Касэн из семейства Огия. Эта не заурядная особа смогла вырваться из секс-рабства, выплатив все долги, и затеяла собственное дело. Уже через несколько лет мужчины-гейши вымерли как класс – в мужских веселых компаниях куда приятней было видеть остроумную и привлекательную женщину. Значительно позже, в 1904 году, русский японовед Г. Востоков так писал о гейшах: «Гейши – самые образованные женщины в Японии. Остроумные, превосходно знающие литературу, веселые и находчивые, они расточают перед вами все свое очарование... Гейша – это вовсе не непременно продажная женщина. Это, во всяком случае, не входит в ее обязанности. Скорее это артистка, которую приглашают за известную часовую плату для развлечения и удовольствия художественного, возвышенного». В названии профессии «гей» означает искусство (а не то, что вы подумали), «ся» –человек, из чего следует вывод, что гейша – нечто вроде заслуженного деятеля искусств. И действительно, она должна была уметь буквально все – раскованно, но почтительно поддержать беседу, читать и даже сочинять стихи, танцевать, петь, играть на трехструнном сямисэне, развлекать гостей всевозможными играми и шарадами. А еще – обязательно следить, чтобы чашки гостей были наполнены саке. И самой уметь пить, не пьянея, или хотя бы делать вид, что пьет. Умение грациозно двигаться, кланяться и даже правильно открывать дверь тоже являлось обязательным. Постельное мастерство входило в курс обучения, но отнюдь не считалось главным. Путать гейш с проститутками первыми начали европейские моряки, за которыми последовали американские солдаты, оккупировавшие Японию в 1945м. За что они и прослыли варварами. Моряки совершенно были не способны поддержать с гейшей разговор о японской литературе, не говоря уж об отгадывании шарад.

В первую очередь гейша была усладой не тела мужчины, а его души. Эта красавица и умница, как никто, умела возвысить любого представителя мужского пола, не забывая при этом о собственном достоинстве. Высокая, покрытая лаком прическа, белое лицо, искусно подкрашенные ярко-красной помадой губы, глаза, подведенные к вискам черным и красным цветом – гейша казалась ожившей фарфоровой куклой. Стоило ей хоть чем-нибудь – жестом, голосом, взглядом – нарушить неписаный кодекс поведения, как ее ожидало изгнание из корпорации. А за ним – тяжкий труд работницы или панель. Впрочем, в «веселые кварталы» гейш пускали неохотно – слишком уж гордые и разборчивые.

Лицензии на разврат гейшам не выдавались, так что официально они «этим» заниматься не могли. На деле же многие гейши были содержанками у состоятельных поклонников. Содержать гейшу считалось особым шиком, и японские нувориши щеголяли этим в обществе так же, как «новые русские» – любовницами из числа артисток. Гейши по-бережливее скопили немалые состояния. Некоторые из них проникли даже в высшие слои общества, ибо жили по принципу: работаю, как нужно, люблю, кого хочу.

У гейш были наставницы – «окасан», или главы общины гейш, в которой опять-таки существовала строгая иерархия. Ученицы-майко учились у старших гейш методом «минарай», что переводится как «наблюдение и участие». Например, к особенностям такого обучения относилось наблюдение из-за ширмы за любовными играми опытных гейш. Но главное – девочкам требовалось узнать все тонкости мастерства будущей профессии, пройти множество испытаний и процедур. Музыка, пение, танцы, составление икэбаны, шахматы – всем этим должна была в совершенстве владеть настоящая гейша. И еще требовалось постоянно совершенствовать мастерство. Иначе нельзя: от уровня мастерства зависела популярность, а от популярности – размер вознаграждения. Прежде чем стать гейшей, девушка, выбравшая себе эту профессию, должна была как минимум пять лет готовиться и учиться. Раньше воспитание гейши начиналось в 10 лет, сейчас – в 16.

В одежде ученица отличалась от гейши длиной рукавов кимоно (у майко они короче). Как только полный курс обучения был пройден, оставался последний обряд, после которого майко переходила в ранг гейши. Это было лишение девственности (мидзуагэ), для которого приглашали пожилого мужчину, из числа самых уважаемых клиентов. Ритуал занимал целых семь дней. Глава общины гейш готовила специальную комнату с мягкой и удобной постелью, в изголовье которой укладывалось яйцо. Майко ожидала «учителя»,сидя на постели. Войдя и поздоровавшись, мужчина ласково предлагал майко лечь на спину и раздвинуть ноги. Затем он разбивал яйцо и, выпив желток, белок размазывал по половым органам девушки, слегка касаясь их пальцами. После чего говорил: «Cпокойной ночи», – и уходил. Так повторялось каждый день, и только на седьмую ночь мужчина, достаточно укрепивший свой организм желтками, нежно входил в лоно майко, которая к тому времени уже свыкалась с ежедневными, постоянно усиливающимися ласками. Мужчина, проводивший мидзуагэ, никогда больше не имел контактов с новоиспеченной гейшей.

Подобные ритуалы ушли в прошлое, но в Японии до сих пор существуют школы по подготовке гейш. Там обучают литературе, музыке и всему остальному, что должны уметь гейши. Многие родители охотно отдают туда дочерей – образование хорошее, а заниматься обслуживанием гостей уже никто не заставляет. Строгие законы корпорации ослабли. Может, именно поэтому уважаемая профессия находится на грани вымирания? В начале XX века гейш насчитывалось около 80 тысяч, к концу столетия их осталось не более двух тысяч. Лет тридцать назад в Японии разразился скандал на высшем уровне. «Вторая жена» премьер-министра публично обвинила «мужа» в том, что он не обеспечивает ее материальные и духовные потребности и даже поднимает на нее руку. Главе правительства пришлось подать в отставку. Пощечина хранительнице древних традиций – это пощечина самим традициям. А в Японии традиции – это все, и даже премьер-министр против них – нуль без палочки.

ПРИМЕЧАНИЕ

Рубоко Шо, живший, творивший и много еще чего делавший в середине Х века, был придуман в России, в восьмидесятые годы, поэтом и литературоведом Олегом Борушко. Эротические пятистишия, основным персонажем которых был нефритовый ствол, были аккуратно и не без вдохновения стилизованы под классическую японскую поэзию при содействии куртуазного маньериста Виктора Пеленягрэ.Тогда косяком выходили из печати то «Русские заветные сказки», то китайские «Цветы сливы в золотой вазе», – почему бы не существовать японскому секс-фольклору?

На самом деле японская литература (в отличие от живописи) патологически целомудренна. Борушко сделал из своего имени анаграмму – «Рубоко Шо» – и выпустил сборник «Эротические танки».Он вышел из печати ровно во дни августовского путча 1991 года, когда по столице гуляли совсем не эротические танки, и был разобран в считанные дни, поскольку публика была уверена в политической актуальности книги.А может, просто боялась, что больше ничего эротического издавать не будут: лицо маршала Язова или гебешника Крючкова не оставляло сомнений на этот счет.А скоро профессиональные японисты и историки стали вовсю цитировать Рубоко Шо как реального японского поэта.